О женщинах в русских селеньях

Отец Владимир Антонов, несмотря на свою доцерковную светскую профессию журналиста, никакого письменного наследия для потомства и вечности не оставил. Ко всему, что было в молодые годы опубликовано в советских газетах и журналах, а затем, в более зрелые, написано в стенах коррпункта ТАСС в Белграде он относился легко, без всякого авторского самолюбования. Собирание собственных публикаций в отдельную папочку ему быстро надоедало. Мы все прекрасно понимали недолговечность плодов журналистского труда, даже слово такое ироничное появилось для их названия – «нетленка».

— Старик, ну ты сегодня написал гениальную нетленку! – такими словами  мог встретить своего младшего собрата по перу Вадимира Антонова зав. корпунктом ТАСС Михаил Абелев. И это была высокая оценка. Действительно, среди потока его материалов встречалось много интересного. Выполнив ежедневную обязательную программу – обзор утренней прессы, он был вправе самостоятельно выбирать себе тему для дальнейшей работы. Корреспондент ТАСС  В. Антонов любил писать о том, к чему сам был неравнодушен: о гастролях и конкурсах музыкантов, о ежегодном белградском театральном фестивале БИТЕФ, поэтических вечерах, книжных ярмарках, о национальных праздниках и традициях. Но больше, чем писать, он любил заводить новые знакомства. Вот здесь, со своим обаянием, дружелюбием и прекрасным знанием сербского языка он был вне конкуренции. Его знало в лицо и по имени приблизительно пол-Белграда.  Карманы раздувались от визитных карточек. Безо всякого интернета он был в курсе самых важных событий в столице тогдашней Югославии. А отношения с людьми сохранялись на долгие годы, и как показала прожитая жизнь, были существенно более нетленны, чем  тассовская информация.

Жалко только, не оставил он рассказа о своей жизни, все откладывал, думал, будет у него еще время написать. Умирать не собирался.   

Но одну вещь он все-таки попытался сохранить для потомства в письменном виде — это сведения о своем роде. В последние годы отец Владимир стал как-то особенно остро чувствовать свою связь с родными, большинство из которых уже переселилось в мир иной, и интересоваться своей родословной.

Вот однажды, лежа в больнице, он взялся составить генеалогическое древо. Мамы его уже не было в живых, но оставалась еще двоюродная тетушка Галина Николаевна, с которой он консультировался по телефону.  Древо на четыре поколения вглубь получилось однобоким: сведения о мужчинах практически отсутствовали. Как-то не задерживалась эта публика около семейных очагов.

Маленького Вовку растили только женщины, но зато их было много — прабабушка Катя, две бабушки, мама, две двоюродные тетки, была даже еще одна двоюродная бабушка. Все любили, все жалели, все помогали молоденькой его маме поднять безотцовщину. Главной в этой женской генеалогии была прабабушка Екатерина Андриановна Мамаева.

Это она, рано овдовевшая, худенькая, невысокого росточка  деревенская женщина в июне 1941 года оказалась одна с тремя внучками, старшей из которых, Вале (будущей вовкиной маме) было 12 лет. Девочек привезли на каникулы к ней, в деревню Жеротино Тверской области, в летних платьицах и сандаликах. А прожили они с бабушкой, отрезанные немецкой оккупацией от родителей, почти всю войну. Без запаса еды, без денег, без теплых вещей и без дома, который немцы спалили аккурат к зиме. Как она их всех вытащила, одному Богу известно. Тут без его участия конечно не обошлось. Бабушка Катя была человеком верующим.

Первые десять лет жизни Вовку на лето тоже отправляли к ней в деревню. Сожженный в войну дом восстанавливать было некому, жили в бане. Однако построек в некогда крепком хозяйстве оставалось еще немало. В лексиконе у городского ребенка появились слова амбар, рига, гумно и загадочный омшаник. Жизнь была устроена на старинный крестьянский лад. В колхоз Екатерина Андриановна идти отказалась. Сажали ячмень и пшеницу, держали огород, курочек. Лет с пяти он уже помогал прабабушке по хозяйству, А по вечерам она учила его грамоте по церковно-славянской азбуке и счету на медных копеечках и пятаках. Других методических пособий не было. Читали жития святых и Евангелие с Апостолом. Церковные книги Екатерина Андриановна берегла и прятала всю жизнь – то от большевиков, то от немцев  По воскресеньям и праздникам ходили в соседнюю деревню Ладьино, где все еще бывали службы в полуразрушенном храме. Бабушка Катя любила рассказывать, как тут все было устроено до революции, когда красивый барский дом сиял венецианскими окнами, а для деревенских жителей работали больница и школа. В этом храме она венчалась с дедом Ефимом, здесь же они крестили своих четырех дочерей и единственного сыночка Митю, который рано умер, а лицом так похож был на Володю.  

Вернувшись домой после обедни, Вовка тайком надевал бабкин халат, пока та ложилась отдохнуть, привязывал веревочки к пустой консервной банке, клал туда уголек из печи и, размахивая этим «кадилом»,  шел по деревне венчать кошек и крестить котят. Эта увлекательная игра в батюшку часто заканчивалась скандальным извержением из сана. Бабушка не допускала ни малейшего кощунства, да и халат трепать по пыли никуда не годилось. Малолетнего ”священнослужителя” ожидало традиционное летнее наказание – крапивкой по заднице. Незначительное разнообразие в педагогические приемы вносило время годя. Зимой за провинности доставалось елкой-колкой — веточкой можжевельника, которая всегда у бабушки была воткнута между бревнами банного сруба.

Так они жили. В большой любви и согласии. Бабушка Катя души в нем не чаяла. И оставила поэтому в его сердце такой глубокий след, что до последних своих дней он вспоминал и её, и ёлку-колку, и  омшаник с амбаром, без конца перебирал её словечки и приговорочки. Ну и молился, конечно, о ней всю жизнь. Она его этому научила.

Светлая им обоим память!